Прослушать программу "Жажда жизни".
ЯСИНА: Добрый вечер, дорогие слушатели. Я рада вас приветствовать. Надеюсь, что дела у вас идут хорошо и никакие неприятные события не посещают вашу жизнь. Страна занята, в общем, довольно спокойными делами, за исключением, пожалуй, бесконечно будируемой детской темы. Мы то пьяную мать не любим, то мы ее любим; то мы думаем, что наших детей убивают специально, говорим об этом, вызываем дипломатический скандал (я имею в виду Павла Астахова); то мы говорим: «Нет, оказывается все произошло случайно», – никто почему-то не хочет дождаться результатов следствия, что принято делать в любой нормальной стране. Я надеюсь, мы с вами дождемся и сделаем выводы сами.
Но, тем не менее, мне тоже хочется поговорить сегодня на детскую тему. Потому что как-то в последнее время все это становится поводом для такого ура-патриотизма кошмарного, что мне просто страшно становится. Я не понимаю, каким образом можно так эксплуатировать тяжелую, тяжелейшую тему того, что у нас очень много детей-сирот и дети, которые живут даже в семьях, они тем не менее гибнут, иногда от рук собственных родителей, и мне, к сожалению, в своей журналистской практике приходилось всякое видеть.
Я видела детей, об которых тушили окурки собственные родители, и детей-отказников, к которым не подходил никто, кроме медсестер в костюмах фактически химзащиты, потому что эти детишки были с ВИЧ-инфекцией, и они до трех лет фактически не видели ни одного живого человеческого лица. Было это под Иркутском. Всякое видела.
Вот сегодня поговорить на такую тяжелую, в общем, детскую тему я пригласила свою давнюю знакомую Машу Хадееву, которая настоящий такой дауншифтер. В свое время Маша работала в «Citibank» и была там вполне успешным менеджером, банкиршей такой была. А потом что-то позанималась сначала корпоративной благотворительностью в «Citibank», потом поняла, что этого ей недостаточно. Собственно, она потом вам сама об этом расскажет. Я же хочу, чтобы она два слова сказала о том, чем она непосредственно занимается в своей организации под названием «РОСТ».
«РОСТ» – это «развитие, образование, социализация, трудоустройство». Потому что именно все эти составляющие – это самое сложное, наверное, в жизни детдомовца: а что потом? Потому что считается, что детдом – это, в общем, неплохо, и даже Жириновский, по-моему, недавно сказал, что «мечтают наши дети жить в детских домах». Я, честно говоря, не знаю, прав ли он, вообще все, что он говорит, вызывает у меня большие сомнения. Но предположим на минуточку, что это так.
Маша, еще раз представляю тебя: Мария Хадеева. Ты как называешься – генеральный директор…
ХАДЕЕВА: Директор по развитию.
ЯСИНА: …В своем «РОСТе»? Маша, в последнее время очень многие пишут разное о детях в детских домах. Я прочитала у Людмилы Петрановской, которой я вполне доверяю, она кажется мне очень умным и переживающим человеком…
ХАДЕЕВА: Согласна.
ЯСИНА: …Одну, в общем, поразившую меня вещь. Что дети в детских домах лишены привязанности такой, как дети даже в плохих семьях. У них нет одного взрослого, которого они любят; у них нет того взрослого, который точно о них заботится. У них вот эти привязанности нарушены абсолютно, они поэтому относятся к людям потребительски. Потому что взрослый человек, приходящий в детский дом (вот ты, например, волонтер) – это человек, от которого можно что-то получить. И она пишет о том, что задаренные подарками, именно подарками дети в детских домах, кидаются игрушками, пинают ногами мобильные телефоны и так далее. В общем, довольно неприглядную картину рисует.
Когда мы с тобой говорили, попивая кофе перед эфиром, ты сказала о том, что в последнее время очень тяжело наблюдать, как маленькие сельские уютные детские дома, которые фактически выглядят, как одна семья, сливаются в большие, огромные. Порой дети из обыкновенных домов переводятся в коррекционные интернаты. С чем это связано, объясни, пожалуйста. Что происходит?
ХАДЕЕВА: Сейчас довольно много было пластов таких затронуто. Касательно того, что происходит в детских домах, вот этого потребительского инстинкта и отсутствия привязки к взрослому (я тоже очень сильно уважаю Петрановскую). Дело в том, что чаще всего происходит так, что дети либо изымаются из семей, либо не помнят семьи и попадают каким-то образом в учреждение.
ЯСИНА: Даже слово такое – учреждение.
ХАДЕЕВА: Да, оно чудесное. И дело в том, что отсутствие привязанности связано с тем, что у них есть постоянно сменяющийся ряд разных людей. У них меняются воспитатели, меняются, собственно, нянечки, одни приходят, другие уходят.
Еще много говорят о том, что, например, очень мало работает мужчин в детских домах и, в основном, те, кого они видят с младенческого возраста, только, соответственно, женщины, которые приходят. Это их воспитатели, это их учителя, собственно говоря. И они все время меняются, нет одного конкретного какого-то человека, который привязан к ребенку. То, что ты говорила об инстинкте, который присутствует в семьях, когда ребенок с рождения видит одно и то же лицо, когда ему улыбаются, когда его гладят – у детей в детских домах, как правило, этого нет.
Что касается задаренности – я бы, наверное, не утрировала насчет запинывания мобильных телефонов ногами, все-таки ситуации очень разные, и чем дальше от Москвы и Московской области есть объективно серьезная какая-то тяжелая материальная ситуация, но это правда так. К сожалению, эта психология остается.
Как человек, который, собственно, начинал с волонтерского движения, я была лидером волонтерского движения в банке, где я работала, везде, где мы приезжали, это самое простое и самое понятное: приезжают люди, они привозят подарки, приезжают люди, они играют с ребенком. Они уезжают. И это все время, опять же, сменяющиеся люди.
То же самое, если, например, присутствует какая-то компания в регионе. Скажем, есть конфетная фабрика, и в этом регионе есть три детских дома. Что проще всего? Отдать продукцию, отдать конфеты.
Собственно, так и родилась идея моего проекта, потому что мне стало глубоко небезразлично, что происходит с детьми во время того, как они там находятся. И самое главное, что их ожидает по выходу, какой у них есть шанс на то, чтобы как-то разорвать этот асоциальный круг, в котором они находятся.
Для меня такой опорной точкой стало образование. Их образование – это шанс на то, чтобы получить сначала среднее, потом может быть специальное, затем высшее образование.
ЯСИНА: Давай мы на этом остановимся поподробнее. Образования недостаточно, того, что обычно происходит в детском доме? Ты, получается, от себя что-то должна добавлять, кого-то приглашать? Что ты делаешь конкретно?
ХАДЕЕВА: Образования недостаточно. И к сожалению, сейчас его недостаточно и в обычной школе, как мы все знаем. Но в детском доме ситуация гораздо хуже, потому что чем дальше ты уезжаешь, тем меньше специалистов и специалистов хороших, которые за абсолютные копейки… Несопоставимо – зарплата педагога может быть там 4000 рублей. И это не нужно ехать многие тысячи километров, достаточно отъехать несколько сотен от Москвы. Ну и как ты, я думаю, все понимают, что люди, которые способны на что-то большее просто, уезжают из этих сел, они уезжают в более крупные города.
ЯСИНА: А детский дом там находится?
ХАДЕЕВА: Конечно, разумеется. Ну и соответственно, страшная нехватка. Большинство ставок может быть не закрыто просто педагогами-предметниками.
ЯСИНА: А каким образом ты решаешь эту проблему?
ХАДЕЕВА: Мы придумали такую штуку, как онлайн-образование, которое заключается в том, что учителя могут находиться в Москве, в Питере, в Нижнем Новгороде (вот как у нас сейчас есть), и, собственно, онлайн, по Интернету, везде, где есть быстрый Интернет, они при помощи образовательной…
ЯСИНА: А в детских домах есть Интернет?
ХАДЕЕВА: Мы проводим. Чаще всего нет. По государственной программе должен быть, но какой он там – ты догадываешься.
ЯСИНА: В общем, да. Скажи, пожалуйста, охотно учителя идут на эти онлайн-уроки? Или приходится как-то дополнительно мотивировать?
ХАДЕЕВА: Учителя наши, которые занимаются?
ЯСИНА: Да.
ХАДЕЕВА: Охотно. Им интересна эта тема. Они еще, чаще всего, психологи по второму образованию, это все-таки очень специфическая группа детей, с которой они работают. Надо привыкнуть к гиперактивности, надо привыкнуть к плохой усваиваемости, надо привыкнуть к бесконечному повторению одного и того же. И все-таки это, в большинстве случаев, индивидуальный подход. Это есть некая специфика этих учителей.
Сначала было трудно, потому что мало кто слышал о нас и знал. Сейчас, честно говоря, мы уже не справляемся с количеством детских домов, которые хотят участвовать.
ЯСИНА: А сколько сейчас?
ХАДЕЕВА: 15 детских домов и больше 100 у нас учеников. И вот сейчас еще только есть четыре заявки на то, чтобы еще подключались и все больше учителей. Мы впервые в этом году давали, например, объявления на «HeadHunter», и люди очень охотно шли. Было очень много заявок, больше, чем нам было нужно.
ЯСИНА: А вы платите учителям?
ХАДЕЕВА: Конечно. Это оплачиваемая работа, они получают сопоставимую с репетиторством зарплату.
ЯСИНА: Скажи, пожалуйста, а кто финансирует всю эту радость?
ХАДЕЕВА: У нас корпоративные и частные доноры. Корпоративных больше.
ЯСИНА: В России?
ХАДЕЕВА: Да. Это компании, которые поддерживают проект уже несколько лет.
ЯСИНА: Именно проект «РОСТ»?
ХАДЕЕВА: Да.
ЯСИНА: Здорово. Скажи, пожалуйста, ты готова уйти на рекламу? Или мы еще какое-то время можем с тобой говорить?
ХАДЕЕВА: Мы с тобой можем долго говорить, ты же знаешь.
ЯСИНА: Я думаю, что, тем не менее, мы уйдем на рекламу.
ХАДЕЕВА: Давай.
Реклама.
ЯСИНА: Добрый вечер еще раз, уважаемые слушатели. Я напоминаю, что телефон в студии, который будет включен через какое-то время – 65-10-996 (код Москвы – 495). А мы продолжаем разговаривать с Машей Хадеевой, которая из «Citibank» заниматься благотворительностью ушла уже довольно давно и создала организацию «РОСТ», которая занимается развитием, образованием, социализацией и трудоустройством детишек, которые вырастают в детских домах.
Притом, что это действительно непростые, не семейные дети – дети, лишенные родительской любви и ласки, иногда не нуждающиеся в каких-то подарках, каких-то подношениях, а нуждающиеся именно в человеческом тепле и… В чем еще, Маша?
ХАДЕЕВА: Ты знаешь, наверное, в человеческом тепле больше всего. У нас помимо образовательного процесса стало очень скоро понятно, что нужно их еще забирать в каникулы, потому что они выпадают не только из образовательного, но и из процесса общения, и очень сильно откатываются назад. Нужно их как-то в этом поле держать все время.
И мы начали выездные программы, мы вывозим детей в каникулы, делаем лагеря. Либо приезжаем к ним с психологами, педагогами и устраиваем какую-то программу там.
ЯСИНА: Маша, скажи, пожалуйста, как ты отбираешь тот детский дом, с которым вы начинаете работать?
ХАДЕЕВА: Сейчас уже они сами просятся. Потому что мы много выступаем на всяких конференциях, в том числе образовательных.
ЯСИНА: А первый был какой?
ХАДЕЕВА: Первые были те, в которые я ездила волонтером.
ЯСИНА: Расскажи об этом.
ХАДЕЕВА: И принцип, собственно, отбора был: чтобы администрации это было интересно, чтобы администрация шла навстречу. Потому что в противном случае это превращается в какой-то слом копий с совершенно непонятным исходом. Изначально нужно, чтобы администрация не ставила препон, была не против и содействовала всячески этому образовательному проекту.
Могу сказать, что таких директоров меньшинство, таких проактивных, которые хотят каких-то изменений у детей, которые не просят каких-то денежных вливаний или материальных в сам детский дом, именно в учреждение.
ЯСИНА: Типа: «Сделайте ремонт в ванной»?
ХАДЕЕВА: Да, например. «Купите автобус, сделайте ремонт», – и так далее. Тех, которые готовы вкладываться в детей или в их будущее, так или иначе. Но они есть, их много. Мы начинали, собственно, с Московской области, с ближайшей, в которую ездили. Постепенно все это расширялось, плюс, могу сказать, что сарафанное радио великолепным образом работает. Как только, например, во Владимирской области мы сделали программу в Покровском детском доме, сейчас у нас шесть детских домов в этой области уже.
ЯСИНА: А как учителей подбираете?
ХАДЕЕВА: Учителей по критериям… Мы делаем собеседование. Во-первых, это должен быть предметник достаточно сильный, во-вторых, мы берем его обязательно на занятия, чтобы он смотрел, как занимаются с детьми, пробовал сам знакомиться, насколько ему это пойдет, не пойдет.
ЯСИНА: Там какая-то видеоконференция происходит?
ХАДЕЕВА: Да, там параллельно идет в «Google +», у нас «Google Russia» – это наш партнер, поэтому у нас все занятия происходят в среде «Google», и плюс – есть еще «Skype», учителя видят параллельно. И собственно, смотрим, насколько есть контакт с ребенком, насколько это интересно и понятно самому учителю.
Плюс, надо еще важную вещь отметить, что у нас всегда еще есть куратор на месте, в детском доме есть человек, который отвечает за этот компьютерный класс. И мало того, что отвечает за компьютерный класс, он еще отвечает за учеников, чтобы они вовремя приходили, чтобы они именно занимались, а не играли, и плюс – он им может помочь, если какие-то трудности технического характера: зайти в почту или что-то такое.
ЯСИНА: А дети как реагируют, Маша?
ХАДЕЕВА: Знаешь, по-разному. Сначала с великолепным энтузиазмом, потому что…
ЯСИНА: Что-то новое, да?
ХАДЕЕВА: Это что-то новое, это компьютер, это техника, это то, что им интересно. И самое главное – это общение. Это то, чего им катастрофически не хватает, это то, в чем они нуждаются. Потом начинается постепенно отсев, потому что они понимают, что это серьезно.
ЯСИНА: Это не игра.
ХАДЕЕВА: Это не игра. Что это требует усидчивости; что это периодика – ты не раз позанимался и второй раз пришел, когда тебе хочется, а ты приходишь по расписанию. Таким образом, собственно, отбирается тот костяк, который и продолжает заниматься, в основном, я бы сказала.
Изредка есть те, кто еще как бы прибиваются к этой основной группке. Как правило, когда происходит что-то интересное или интерактивное. Например, у нас учитель географии делал ролики на «YouTube», они делали занимательную географию: исследовали с помощью просмотра фильмов и ставили точки прямо в те места, где они посмотрели. Это было интересно, это было такое типа видео-урока, учеников было намного больше, чем на обычном уроке географии у него.
ЯСИНА: А сколько обычно учеников в таком классе?
ХАДЕЕВА: Мы стараемся вообще, чтобы было не больше четырех, чтобы был как бы фокус внимания на каждом, и чтобы учитель держал всех в поле зрения. Интересная модель, когда эти четыре сидят из разных детских домов одновременно.
ЯСИНА: Так тоже можно?
ХАДЕЕВА: Да. Они все в одном как бы видео-классе. Учитель, например, сидит в Санкт-Петербурге, сидит ученик из Владимирской области, из Ивановской, из Смоленской и из Московской – одновременно.
ЯСИНА: Слушай, как интересно. Это сложно, наверное, в таком административном чисто исполнении, все это соединить?
ХАДЕЕВА: Не совсем. В принципе, если нормальный Интернет и если хороший координатор на месте, то просто вовремя выйти, подсоединиться.
ЯСИНА: Слушай, а ты откуда-то эту программу взяла, из чьих-то практик или придумала сама?
ХАДЕЕВА: На самом деле, есть организации, которые занимаются тем же самым, только не онлайн, а вживую. Есть организация «Большая перемена», которая работает с выпускниками, собственно, с уже выпустившимися из детских домов. Но они не ездят в регионы. Насущность родилась просто из знания этих детей, куда они идут, а потребность – мы не можем везде…
Сначала как произошло? Мы пытались искать учителей на месте. Мы поняли, что большая проблема с образованием, пытались найти им каких-то репетиторов или учителей, которые качественно повысят уровень их образования именно в конкретном данном детском доме. Выяснилось, что это невозможно, их нет просто по факту в этих селах. Из города в село никто ездить не будет. А то, что это происходит онлайн с помощью Интернета, не только снимает транспортные издержки, но и расширяет в некотором смысле мир для этих детей.
ЯСИНА: Скажи, пожалуйста, в большие детские дома вы с этой программой заходите? Или так и работаете в маленьких?
ХАДЕЕВА: Нет, заходим и в большие. Собственно, и начиналось с коррекционных интернатов.
ЯСИНА: Чем они отличаются – большие и маленькие? Я возвращаюсь к тому вопросу, который задавала в начале программы.
ХАДЕЕВА: Они отличаются безликостью. Они очень похожи все один на другой.
ЯСИНА: Большие?
ХАДЕЕВА: Да. Чем больше детей, тем меньше внимания к каждому конкретному ребенку, что естественно.
ЯСИНА: Там, наверное, больше преподавателей и воспитателей?
ХАДЕЕВА: Там положено…
ЯСИНА: Там какая-то норма же должна быть.
ХАДЕЕВА: Нормы есть, да, они положены, но, в общем, это страшные места. Наверное… Нет, я бывала, конечно, и пострашнее, но…
ЯСИНА: Страшнее – это как?
ХАДЕЕВА: Страшнее – они просто не с детскими связаны, но какие-нибудь палаты сестринского ухода в Елатьме.
ЯСИНА: Это скорее касается пожилых людей?
ХАДЕЕВА: Да. Пожалуй, тогда что? Тогда ПНИ, куда попадают дети-инвалиды.
ЯСИНА: Психоневрологический диспансер?
ХАДЕЕВА: Да. Интернаты, куда взрослые, ставшие взрослыми дети попадают. Это тоже очень грустно.
ЯСИНА: А туда ты тоже приехала волонтером?
ХАДЕЕВА: Да. Я очень много ездила где, пока выбирала.
ЯСИНА: Расскажи об этом.
ХАДЕЕВА: Это грустно. Это как у Гальего.
ЯСИНА: Ну, хорошо, расскажи грустное.
ХАДЕЕВА: Ты знаешь, это ощущение безысходности.
ЯСИНА: Потому что человек никогда не выйдет оттуда?
ХАДЕЕВА: Да. И у него нет никаких шансов, нет никакой перспективы. Это ощущение моего личного стыда за то, что я молодая и здоровая, у меня две руки, две ноги, и я сейчас на них выйду сама отсюда и закрою эту дверь, а они там останутся. Мне просто больно за то, что такое есть, я не знаю, как еще сказать.
ЯСИНА: Много их там, Маша?
ХАДЕЕВА: Много, Ира.
ЯСИНА: Сколько человек ты видела?
ХАДЕЕВА: Я лично была в трех интернатах, в общей сумме… Один вообще огромный, там, наверное, больше 200 человек. В общей сумме это, наверное, около четырех сотен.
ЯСИНА: И там дети? До 18-ти?
ХАДЕЕВА: Дети, да. Они из детского дома из коррекционного они попадают потом в ПНИ, да.
ЯСИНА: Ты говорила мне, что расформировывают маленькие детские дома и передают детей в большие, а иногда даже в коррекционные.
ХАДЕЕВА: Да, это правда.
ЯСИНА: Как это может происходить? Это какая-то программа государственная? Экономят деньги? С чем это связано?
ХАДЕЕВА: Ты знаешь, мне сложно сказать, потому что для меня это ни морально, ни материально не обосновано. Но происходит это в связи с тем, что сказали, что через пять лет у нас не должно быть детских домов, и, видимо, детей…
ЯСИНА: Статистика, я допускаю: было 20 маленьких, ликвидировали 18 маленьких, сделали два больших.
ХАДЕЕВА: Абсолютно.
ЯСИНА: А по статистике детских домов стало меньше.
ХАДЕЕВА: Конечно.
ЯСИНА: Считают количество домов, а не количество детей?
ХАДЕЕВА: Абсолютно.
ЯСИНА: Кошмар какой.
ХАДЕЕВА: Плюс, еще добавь к этому, что дети все-таки выпускаются как-то каждый год. Их тоже становится меньше. Мы неуклонно работаем над уменьшением статистики.
ЯСИНА: Нет, подожди, рождаются же новые, и новые родители лишаются по пьянке и прочее, и прочее, родительских прав.
ХАДЕЕВА: У нас сейчас все очень хорошо, Ира, с точки зрения цифр. И с каждым годом все лучше. А будет все лучше и лучше. У нас есть изымаемые из семьи, есть устраиваемые в семьи. И всегда второй процент превалирует над этим, только он фиксированный какой-то – 2,7% вот все эти годы.
ЯСИНА: Подожди, 2,7% – это что?
ХАДЕЕВА: Это тот, кого больше устроили, чем тот, кого больше изъяли из семей.
Вообще, про статистику у меня очень много вопросов, с ней очень много непонятного. Она у нас вся такая нелинейная, по разным ведомствам разбросанная. Откуда берутся эти цифры – для меня лично большой вопрос.
ЯСИНА: Ты, как банкир, наверное, цифры умеешь считать.
ХАДЕЕВА: Да, я считаю. Ты знаешь, они даже сходятся – у банкира, не у банкира. Но мне их происхождение неясно. Если все эти дети находятся под разными ведомствами, каждое из которых закрытое, откуда они их берут? И как они считают тех потенциальных социальных сирот, которые, например, в семьях. Это просто те, кто стоят на учете? Я не знаю.
ЯСИНА: Социальные сироты – это те дети, которые живут в семьях?
ХАДЕЕВА: Да. И которые считаются социально опасными, например.
ЯСИНА: Родители которых могут быть лишены родительских прав в любой момент?
ХАДЕЕВА: Да.
ЯСИНА: Понятно.
ХАДЕЕВА: Такая зона риска. Но своеобразно очерченная.
ЯСИНА: Ну да. Скажи, пожалуйста, вот те детские дома, в которых вы работаете сейчас, они какие? Они хорошие? Вот как бы ты сказала: уютные, благоустроенные, дети там общительные, добрые? Какие они? Опиши.
ХАДЕЕВА: Я честно считаю, что хорошего детского дома быть не может. Можно что угодно как-то так называть, но хорошим он не может быть. Потому что само по себе то, что предполагает название «детский дом» – это уже плохо. Но ты абсолютно права, что можно сделать уютно, можно сделать тепло.
ЯСИНА: От чего это зависит, Маша?
ХАДЕЕВА: Человеческий фактор, всегда. Люди, которые там работают. Прежде всего, руководство. Рыба всегда гниет с головы.
ЯСИНА: Воруют, не воруют, добрые, недобрые?
ХАДЕЕВА: Абсолютно. Насколько вообще, в принципе, любят детей. Вот когда приезжаешь – смотри, насколько вообще дети, как они с персоналом контактируют. Обнимают ли их, например. Могут ли они просто подойти, прижаться. У них же страшная потребность в тактильности, у всех. Насколько вообще они… Как они называют – по имени, по имени-отчеству, есть ли какие-то прозвища, может быть, ласковые у всех. Насколько персонал знает по имени всех детей. Это важно.
Это и есть, поэтому как раз в маленьких детских домах это более приближено к семейной ситуации. Более того, если их там не много и дети разновозрастные, то они еще занимаются как бы воспитанием друг друга внутри коллектива. Более того, если это сельский детский дом, то действительно, очень часто братья и сестры попадают в один детский дом. Там в буквальном смысле содержатся пять братьев и сестер, например.
ЯСИНА: Друзья, я хочу напомнить телефоны и сказать, что они у нас сейчас включены уже. Телефон – 65-10-996 (код Москвы – 495). Мы будем рады побеседовать с вами.
Маша, вот вы даете образование, которое лучше, чем просто в детском доме. Что потом ребенок с ним может делать? Есть ли у вас какие-то истории успеха, если так можно сказать?
ХАДЕЕВА: Да, у нас их несколько. И пока еще, может быть, рановато говорить. Я хочу, чтобы они доучились в вузе с тем, чтобы уже смело и гордо…
ЯСИНА: А что, есть уже кто-то, кто в вузе учится?
ХАДЕЕВА: Да, есть те, кто поступили в вузы. Тут несколько качественных скачков. Первый – это ребенок из коррекционного интерната, который на самом деле получает девять классов, собственно, с пятью классами обычного образования. Так вот, если он закачивает среднюю школу обычную – это уже успех.
ЯСИНА: Это уже успех. А ты можешь какие-то конкретные истории привести? Ваня такой-то, Маша такая-то?
ХАДЕЕВА: Да, есть. Я не знаю, насколько уместно называть фамилии, но у нас есть ребята, например…
ЯСИНА: Ну, имя. Пускай будет человек с именем.
ХАДЕЕВА: Да, хорошо. У нас есть ребята из Колычевской школы-интерната, собственно, коррекционная…
ЯСИНА: Колычево – это где, Маша?
ХАДЕЕВА: Это Московская область, рядом с Коломной. После чего, собственно, ребята пошли в Белоомут, там у них находится ПТУ. После коррекционных они идут в ПТУ. После чего, получив среднее образование, человек пошел в вечернюю школу, получил сначала 9 классов, потом – 11 классов, сейчас поступил в вуз.
ЯСИНА: Ух ты! Это началось с ваших уроков?
ХАДЕЕВА: Фактически просто его держали, в Белоомуте у нас тоже точка, где мы занимаемся.
ЯСИНА: А еще?
ХАДЕЕВА: Есть мальчик, который, собственно, давно мечтал пойти в семинарию. Я вот не помню, у него была история перевода из детского дома в детский дом. Но он так и попал на высшие курсы, он поступил в университет, сейчас вот учится.
ЯСИНА: Маша, у нас есть вопрос от Светланы. Светлана, мы вас приветствуем.
СЛУШАТЕЛЬ: Алло. Здравствуйте, очень приятно. Очень такая передача душещипательная. Я просто хотела задать вопрос Марии Фадеевой.
ЯСИНА: Хадеевой.
СЛУШАТЕЛЬ: Да-да-да.
ЯСИНА: Да, Маша, давай, отвечай.
СЛУШАТЕЛЬ: Извините, пожалуйста. Может быть, нужны волонтеры? Я, например, готова поучаствовать, только где бы я могла бы пригодиться? Как связаться, на каком сайте найти, допустим, вот эту фирму «РОСТ», организацию? И вот чем бы я могла пригодиться?
ЯСИНА: Спасибо.
ХАДЕЕВА: Спасибо за ваш вопрос. Ситуация такая: если вы хотите заниматься с детьми, то нам вообще нужны учителя, если вы готовы преподавать. Также у нас есть отдельная программа по сопровождению. Это поддерживать и дружить с детьми, и уже с теми, кто выпускается. Если вы готовы переписываться с ребенком, если вы готовы ездить к нему в гости, если вы готовы как-то помогать с теми вопросами, которые у него возникают, часто просто жизненными, то, в общем, тоже добро пожаловать, мы очень рады.
Плюс ко всему, периодически мы ездим просто в детские дома, есть такие выезды, и нужно просто руки – вы можете с нами ездить, можете общаться. Мы периодически возим и канцелярские товары всякого рода, все, что нужно.
Почитать про нас – у нас есть страничка в «Facebook», если вы введете там «проект «РОСТ», то у вас появится страничка. Либо там через слэш нужно «rost/iq» набрать. Сайт у нас тоже есть, он, собственно, rost-iq.ru, но в данный момент мы делаем просто новую версию сайта, поэтому сейчас он на обновлении. Буквально, я думаю, что через неделю мы уже загрузим новую версию. Тогда можно будет просто искать и в Сети тоже, тогда можно на сайте смотреть.
ЯСИНА: Ну, «Facebook», я думаю, очень удобно для связи.
ХАДЕЕВА: Да, просто в «Facebook» сейчас самая полная и самая обновленная информация, например, про все наши поездки ближайшие: куда мы едем, в какие детские дома, в какую область, какого рода помощь нужна – все там.
ЯСИНА: Маша, давай вот о чем поговорим. Ребенок заканчивает школу, вырастает, ему исполняется 18 лет. Он должен получить квартиру, так?
ХАДЕЕВА: Ну, ключевое слово «должен», я думаю, здесь.
ЯСИНА: Должен, да. Ну хорошо. Должен получить квартиру и довольно внушительную сумму денег. Для ребенка, который вырос в детском доме, и, в общем, никогда за себя сам не платил, вот эта граница, выход в открытый мир, он, наверное, страшен? Он, наверное, кого-то манит и очень рискован, даже особенно рискован в том случае, когда человек сильно этого хочет.
Наверное, он быстро растрачивает, как правило, эти деньги. Если он получает квартиру, то не всегда умеет правильно ей распорядиться. Что происходит? Как подготовить человека к этому свиданию со взрослым, не просто взрослым, а абсолютно незнакомым миром?
ХАДЕЕВА: Ну, правильно ты говоришь, готовить именно. Несколько лет, лучше со средней школы. Есть детские дома, в которых есть социальные квартиры, где дети могут попробовать…
ЯСИНА: Это как?
ХАДЕЕВА: Ну, это отдельная квартира, где выпускники могут попробовать жить самостоятельно: где они учатся сами стирать, сами готовить, сами покупать еду и рассчитывать…
ЯСИНА: Ну да, потому что и чай, наверное – это обычно уже налитая в стакан жидкость.
ХАДЕЕВА: Ну да, конечно. И причем смешанная непременно: не заварка плюс кипяток, а это отдельный напиток, который в чайниках таких больших, знаешь, как в столовках подается.
ЯСИНА: Бадья такая?
ХАДЕЕВА: Да-да-да. Именно готовить, именно рассказывать. Если нет такой квартиры, то делать какие-то курсы отдельные, заниматься с ними, рассказывать, что и как. Это очень большая проблема, и поэтому я считаю, что совершенно отсутствующий у нас институт наставничества так называемый, он очень необходим. Потому что все замечательно, пока ребенок в детском доме, все им занимаются. А как только он выходит, то, в общем-то, даже при наличии постинтернатных программ это очень большое белое пятно. И там все непонятно, что за этим.
ЯСИНА: Ну да, если даже человек имеет профессию, хоть какую-то (швея, например, или какую-то другую), то жить отдельно – это совсем не то же самое, что просто уметь работать на фабрике.
ХАДЕЕВА: Конечно. Ну, плюс свобода – штука такая опасная, от нее сносит голову, даже если ты о ней мечтаешь, как ты правильно говоришь. Но ты же себе не представляешь, что это. Даже аналог, например, «школа – институт», институт – гораздо большая свобода.
ЯСИНА: Конечно.
ХАДЕЕВА: Потому что у тебя появляется собственная ответственность, и ты понимаешь, что тебя уже за ручку никто не водит, и на пару ты можешь не прийти.
ЯСИНА: А вообще слово «ответственность» знакомо детям из интернатов?
ХАДЕЕВА: Слово «ответственность» вообще в нашей стране мало кому знакомо, я боюсь. Детям в интернатах в том числе.
ЯСИНА: Это правда, да. Ну, я как-то пыталась приобщать своего собственного ребенка к ответственности, например, заставляя ее, по-моему, с 12-ти, что ли, лет платить за квартиру. Я ей давала деньги, но она должна была помнить, что это надо сделать, и снимать показания со всех счетчиков. Она страшно на меня ругалась, но потом привыкла.
ХАДЕЕВА: Ну, это здорово, на самом деле.
ЯСИНА: Это простейшие вещи, но тем не менее это надо делать регулярно, и никто ей не напоминает.
ХАДЕЕВА: Конечно.
ЯСИНА: Потом, когда нам один раз пришло извещение о том, что завтра отключат свет (или через неделю), она сказала: «А! Мама! Я не заплатила! Какой кошмар! Это я виновата, я забыла», – это ей, наверное, было лет 14. Хорошо это подействовало.
ХАДЕЕВА: Ну, это, к слову, про ответственность.
ЯСИНА: Ну, вообще ответственность – как ее воспитать? Даже не в детдомовце?
ХАДЕЕВА: Твоей дочери повезло – ты, видишь, воспитываешь. Я считаю, что как воспитать? Ну, как любое воспитание, Ира: собственным примером показывать, как это, объяснять просто. У них нет модели вообще, в принципе. У ребенка в семье есть модель в семье. Мы сейчас не обсуждаем – хорошая, плохая, какие эти родители. Но у ребенка в принципе есть такая штука: он копирует поведение старших, и все, что происходит (и себя в том числе), он сверяет со старшими, которые вокруг. Насколько это правильно, неправильно, его ругают за это, не ругают, говорят, что так и надо, учат чему-то.
Ну, как вообще, в принципе, учатся? Ты берешь и рассказываешь, ты даешь какие-то вводные, ты даешь понятия о том, что есть что. Дети приезжают к нам на программу, например, и мы с ними проговариваем, что: «Вот у нас есть правила безопасности: мы вот это, вот это и вот это не делаем, и мы с вами об этом договариваемся. Если вы эти правила нарушаете – вы уезжаете с программы». Такие случаи у нас тоже были.
ЯСИНА: А эта программа – это летние лагеря какие-то?
ХАДЕЕВА: Да. Ну, они не летние, они любые – и зимние, и весенние, и осенние. Так и тут, больше никак, мне кажется. Ну, а как ты научишь ответственности?
ЯСИНА: Я не знаю, наверное, действительно личным примером. Но тогда большой детский дом – это как раз жуткое попадалово. Потому что если там очень много людей, то никакой конкретный пример не виден.
ХАДЕЕВА: Да, это очень сложно. Ну, и поэтому их так мало заботит то, что происходит в частности в душе каждого ребенка. Им важно 36,6 по больнице, это средний показатель – все те же цифры и статистика, о которых мы с тобой говорили. Это страшно. Это значит, что одному может быть очень плохо, другому просто плохо, а третьему хорошо. А если их троих сложить и поделить – будет в целом нормально.
ЯСИНА: Будет среднее, да. Это точно. Скажи, пожалуйста, а какой-то зарубежный опыт вы изучали? Потому что наверняка эти социальные квартиры или что-то подобное есть где-то в мире.
ХАДЕЕВА: Да, конечно. Но там с этим немного проще все, потому что, как правило, такие квартиры есть при каждой школе-интернате. Ну, начнем с того, что у них, в принципе, детских домов и школ-интернатов чуть поменьше, чем у нас осталось. Да, мы смотрели, да, я была в нескольких квартирах.
Более того, год назад я была в Штатах, и мы были в школе, которую создал эндаумент, это аналог целевых капиталов, которые создал шоколадный магнат Херши 100 лет назад. У него умерла жена очень рано, у них не было собственных детей, и он, собственно, основал школу.
Сначала это была школа для мальчиков. Ну, детский дом такой: он забирал туда детей-сирот, теперь это уже и для мальчиков, и для девочек. И вот, собственно, за 103 года существования из 60 миллионов это превратилось в 2 миллиарда.
ЯСИНА: Так хорошо работал целевой капитал?
ХАДЕЕВА: Да, да. И сейчас это просто отдельный город. Дети как раз таки живут в таких коттеджах: у них семья, там есть… Ну, как правило, это пара семейная, которая за ними присматривает. И вот они там живут, шесть-восемь человек в коттедже.
ЯСИНА: Это семья?
ХАДЕЕВА: Это семья.
ЯСИНА: И они разновозрастные?
ХАДЕЕВА: Разновозрастные дети, которые живут со своими наставниками. Соответственно, ходят учиться в школу, школа – это отдельное здание.
ЯСИНА: Ну, как раз мы говорили о том, что в свое время у Ольги Юрьевны Голодец на совете таком попечительском: о том, что в детских домах не должно быть закрытой территории. Там должны быть школы, куда дети ходят: из детского дома выходят – идут в школу, из детского дома выходят – идут в поликлинику. У них постоянно есть контакт с внешним миром, и кто-то контролирует (ну, просто внешний взгляд, не специально), как он выглядит, что с ним происходит. Потому что когда это все за одними и теми же закрытыми дверями – там и происходит то, что происходит.
ХАДЕЕВА: Я абсолютно согласна с этим подходом. Я тоже считаю, что они должны жить в доме, где еще куча квартир, где живут не сироты, или в доме, где вокруг куча домов, где живут совершенно обычные семьи; что мои дети должны ходить в школу с детдомовскими детьми – и тогда мы говорим про социализацию. В противном случае мы просто произносим это слово, не подразумевая под ним ничего. И я считаю, что они так же могут ходить и в магазины, и в аптеки, ходить в обычные поликлиники.
ЯСИНА: Более того, должны.
ХАДЕЕВА: Ну, на самом деле да. А так получается, что у них все… Вот есть детский дом, туда приехал врач (хорошо, если приехал) и всех осмотрел – это называется диспансеризация. А не то, что детей вывезли в обычную поликлинику (как это просто с детьми бывает), и они всех врачей прошли, и так далее. Это получается гетто, ну, такое вот очень…
ЯСИНА: Это страшное слово.
ХАДЕЕВА: Да.
ЯСИНА: И потом, наверное, человечек чувствует себя детдомовцем всю жизнь?
ХАДЕЕВА: Ну, в целом, да. Это, скорее, такое душевное понятие, даже больше, чем такое вот внешнее.
ЯСИНА: Скажи, а как тебе удается (если удается) стать другом? Я помню старую твою историю про мальчика Лешу.
ХАДЕЕВА: Ну, Ира, как нам удается стать друзьями? Ну, я присоединяюсь к ним, я слушаю их, я стараюсь какую-то общность нащупать, и просто говорить с ними абсолютно на равных. Я терпеть не могу, когда взрослые общаются с детьми снисходительно, с позиции своего…
Для меня ребенок – это такой же взрослый человек, просто у него опыта еще меньше. Но он абсолютно такой вот, мы с ним наравне. Это очень здорово. Не со всеми получается, как бы не со всеми этот контакт.
ЯСИНА: Ну, есть экстраверты, есть интроверты, это в любой ситуации.
ХАДЕЕВА: Разумеется. Ну, и плюс, конечно, мы все люди, и кто-то просто нравится больше, с кем-то есть этот контакт изначально; кто-то нравится меньше, и с кем-то его нет. Ну, нет задачи дружить со всеми, и я считаю, что дружить со всеми – это равно не дружить ни с кем. Я пытаюсь как-то с теми, с кем искренне этот контакт случается, просто поддерживать отношения.
ЯСИНА: Про Лешу расскажи. Что с ним стало сейчас?
ХАДЕЕВА: С Лешей история довольно грустная, потому что подростковый возраст, и, не решив этот конфликт… Я напомню, что он просто тоже из коррекционного интерната, и в силу конфликтов с директором из-за трудного поведения он периодически попадал в психиатрическую больницу.
ЯСИНА: И там ему кололи, поди, аминазин?
ХАДЕЕВА: Поди, кололи.
ЯСИНА: Кошмар.
ХАДЕЕВА: И собственно, случался довольно большой регресс каждый раз, когда это происходило. Причем он мог находиться и по полгода, собственно, в этой больнице, после чего возвращался, и все начиналось заново. Несколько раз он оставался на второй год в силу того, что в больнице школы не было, поэтому, соответственно, он пропускал. И потом начался чудесный пубертатный период со всеми вытекающими, начались и дурные привычки все. И он просто пошел в отказ.
У меня есть ощущение, что, знаешь, есть такие саморазрушающиеся системы, как будто какой-то детонатор, я не знаю, механизм внутри заложен, что вот тебе нужно разрушиться, разрушить эту внешнюю оболочку. И иногда ты вроде бы контактируешь, иногда ты говоришь, иногда понимаешь. Но, собственно, пытаться вытягивать из этого я лично могу, опять же, только попыткой привлечь к чему-то интересному, опять же к образованию, к общению. Но все время, когда человек с этого скатывается и скатывается – ну, так, грустно.
ЯСИНА: Не получилось?
ХАДЕЕВА: Ты знаешь, наверное, не получилось. Но я благодаря этой… Не получилось конкретно с ним, но это как со звездами, понимаешь? Если ты эту не докинул, то есть еще другие. И история с Лехой меня очень многому научила, меня – просто внутри. И это не значит, что не стоит бороться за других.
ЯСИНА: Скажи, пожалуйста, а вот сейчас, вспоминая себя прежнюю, когда ты работала в банке, когда ты начала заниматься волонтерством, что руководило тобой, что тебя привело на этот путь, что ты потом из этого самого банка убежала?
ХАДЕЕВА: Ты знаешь, это, наверное, один из самых частых вопросов, которые мне задают, и один из тех, на которые я не могу дать, наверное, не то что четкого ответа…
Я очень искала себя тогда, у меня всегда была масса увлечений. Я точно понимала, что то, чем я занимаюсь – это мне неинтересно. Это приносит доход (там работают чудесные люди, и я до сих пор с ними общаюсь, часть из них там продолжает работать, часть не работает), но не более того. Но я искала себя, и я точно знала, что как только я найду то, что мое (понимая, что то, где я сейчас – это не мое) – то я сразу уйду.
И я перебирала: я закончила фотошколу, я ходила на курсы режиссеров, я много ездила, и мне казалось, что вот-вот, оно где-то должно быть. Я даже не помню, наверное, была какая-то рассылка, может быть, внутренняя, когда я решила, что: «Да, отлично, надо съездить, посмотреть, как там».
ЯСИНА: Детский дом?
ХАДЕЕВА: Кажется, да, это был детский дом. Ну, мы очень много ездили тогда: и в дома престарелых мы ездили, и в питомники для животных. Но тогда это был детский дом, причем именно коррекционный. Ну, а дальше – все.
ЯСИНА: Попала?
ХАДЕЕВА: Да, съездила – и все. Его больше и больше, и больше становилось, оно нарастало как снежный ком, и в какой-то момент стало понятно, что это – основное, а другое – побочное. И все.
ЯСИНА: Маша, хочу с тобой поговорить на такую животрепещущую тему. Как ты оцениваешь эти все истории с отказом американцам усыновлять наших детей? С тем, что говорит Павел Астахов о том, что мальчика убили, а потом оказывается, что никто еще самого факта убийства не подтвердил, просто ребенок, к сожалению, погиб, и так далее? Вот оцени эту ситуацию всю, которая происходит, с твоей точки зрения человека, хорошо знающего ситуацию в детских домах и так далее.
ХАДЕЕВА: Ира, ну, тут двух мнений, мне кажется, быть не может у всех думающих людей о том, что происходит. Я просто считаю, что удивительно, как вот какие-то, может быть, в глубине своей правильные идеи, какое кривое выражение и реализацию они могут находить, это просто удивительно. Потому что, по сути, очень много было дискуссий, обсуждений, просили все комментариев к происходящему. Но ведь по сути, если очень глубоко копнуть, ведь какая отличная идея, что страна внутри себя решает такую проблему, как сиротство: «Вот у нас их нет, а даже если есть, мы ее решаем внутри себя». Ну, ведь здорово, ведь правильно?
ЯСИНА: Конечно.
ХАДЕЕВА: Ну, ведь отлично. И любая страна, вот так по-хорошему, мечтает о том, чтобы так и было, чтобы мы могли сказать: «Вы знаете, а у нас сирот нет. – Или, – у нас они есть, но они все наши». Но делая такое заявление, очень хорошо бы было, чтобы была подготовлена некая база, чтобы была создана некая система, чтобы это мочь решать. В противном случае это просто заявление.
И мы опять, как с той статистикой, из правого кармана перекладываем в левый, вот у нас не 100 детских домов, а 98, а вот уже и 96. А когда будет 50, мы скажем, что у нас вдвое уменьшилось. А проблему-то мы не решаем.
ЯСИНА: Ну, что касается конкретных детишек, которые сейчас уже виделись со своими будущими как бы (американскими в данном случае) родителями, но которые теперь в результате принятия этого закона не уедут? Что станет с ними, они так и останутся ведь в детских домах? И, как я понимаю, среди них больше детей-инвалидов, чем здоровых детей, причем намного, и поэтому они будут в тех самых коррекционных детских домах. Как это называется?
ХАДЕЕВА: Я думаю, что, возможно, конкретно с этими детьми, поскольку к ним привлечено максимальное внимание, ситуация с усыновлением будет каким-то образом решена, я имею в виду внутри страны. Просто для того, что необходимо показать, что: «Мы сказали – ну вот, мы сделали».
Что касается всех остальных детей с тяжелыми множественными нарушениями, которые таким образом лишаются шанса на какую-то достойную жизнь – это грустно.
ЯСИНА: Маша, а как бы ты нарисовала идеальную картину того… Ну представь себе, вот все хорошо, все средства выделены, притом, что даже любовь за деньги все равно не купишь, и здравоохранение такое, какое дадут этим детям в той же Америке, мы сейчас не создадим – вот какова была бы идеальная ситуация выхода из той ну очень плохой… Я не хочу говорить грубых слов, тупика, который, по сути, создан?
ХАДЕЕВА: Мы с коллегами довольно часто муссируем эту тему, и каждый раз рисуем вот эти картинки идеального вот этого мира.
ЯСИНА: Вот нарисуй мне, пожалуйста. Поскольку я в ваших разговорах не принимала участие, я хочу знать, к чему вы пришли.
ХАДЕЕВА: Ты знаешь, она на самом деле многосторонняя. Выход из тупика – он такой, как солнышко, в куче направлений ведется. Ну, сейчас мы мечтаем, что на все есть деньги, и все делается так, как надо. Тогда, конечно, несомненно, это работа с кровной семьей по профилактике сиротства. Просто чтобы это количество не увеличивалось, а уменьшалось, в идеале, год от года. Это расформирование учреждений, что есть постепенное устройство детей в семьи, и не вот такое огульное, когда все берут под козырек – и пошли.
Это не стимулирование деньгами, когда все будут покупаться за деньги (я имею в виду, потенциальные родители). Это не снижение барьеров ни в коем случае на то, чтобы стать усыновителем. Все законы о том, чтобы те, кто имеют судимость, например, могли брать детей – я считаю, что это не выход. И можно тогда сказать, чтобы брали все вообще.
ЯСИНА: Нет, ну подожди. Человек же может, так сказать, по глупости в юности что-то совершить, а потом исправиться.
ХАДЕЕВА: Я согласна. Просто если мы ставим какие-то барьеры, то мы их ставим. Если мы их снижаем, ожидая, что тогда будет больше потенциальных людей для того, чтобы взять детей – я считаю, что это не метод решения. О том, что там у кого в юности по глупости происходит… Так вот, значит, эта работа с кровной семьей, это расформирование постепенное учреждений, и это грамотная работа не только по подготовке потенциальных родителей, но и грамотная работа по сопровождению семей, которые этих детей взяли. В особенности семей.
ЯСИНА: Подожди, а кто сопровождать должен?
ХАДЕЕВА: Сопровождать психологи, педагоги.
ЯСИНА: А у нас есть их достаточное количество?
ХАДЕЕВА: Боюсь, что нет, особенно грамотных.
ЯСИНА: Вот в том-то и дело.
ХАДЕЕВА: Ну, мы же с тобой говорим сейчас про идеальную ситуацию?
ЯСИНА: Да, про идеальную.
ХАДЕЕВА: Когда, например, они есть, они воспитаны, они тоже хорошо отучились, и есть деньги на то, чтобы они работали.
ЯСИНА: И педвузы, в которых они учились, хорошие.
ХАДЕЕВА: И вышли они специалистами понимающими, и деньги есть, и достойные, платятся за то, чтобы они работали именно по специальности, а не уходили в коммерческую отрасль для того, чтобы зарабатывать больше. Ну мы же сейчас такую утопическую как бы картину?
ЯСИНА: Утопию, да.
ХАДЕЕВА: В общем, я считаю, что должно быть по минимуму учреждений, по максимуму распределение всеми и, соответственно, сопровождение этих семей, и что, конечно же, должны быть какие-нибудь центры временного пребывания: ребенок не должен сразу из семьи попадать в учреждение. Нужно максимально пытаться работать с семьей.
ЯСИНА: Есть же сейчас приюты какие-то.
ХАДЕЕВА: Есть приюты, но кто там работает? Ты была хоть в одном?
ЯСИНА: Кто? Не была.
ХАДЕЕВА: Я была. Это грустно. Поэтому…
ЯСИНА: Ну, подробности.
ХАДЕЕВА: Подробности? Что это такой перевалочный пункт, почти всегда оттуда ребенок попадает. На моей памяти двоих только детей забрали обратно в семью. Все остальные из этого приюта попадают дальше в учреждения: в детский дом либо в школу-интернат, соответственно.
ЯСИНА: А чем отличается детский дом и школа-интернат?
ХАДЕЕВА: Детский дом – это, как правило, не коррекционный как раз, когда дети могут ходить в общую школу, неважно, сельскую или городскую, в зависимости от того, где детский дом находится. Школы-интернаты – они, как правило, коррекционные, закрытого типа. Дети и живут и учатся в одном этом помещении.
ЯСИНА: Здоровые дети?
ХАДЕЕВА: Они бывают по-разному. Есть восьмой, например, тип, который на умственную отсталость, но это такая пограничная коррекция, когда на самом деле там много просто запущенных детей, которые попадают в эти коррекционные детские дома. Такое тоже есть. А приюты – это такой перевалочный пункт, когда… Там очень тревожно. Знаешь, если бы ты попросила описать, то главное чувство там – это тревожность. Потому что дети понимают уже, что плохо, потому что не семья.
ЯСИНА: Но еще надеются.
ХАДЕЕВА: Они еще надеются, предчувствуют, что будет еще хуже, и не знают, что есть вот этот детский… Что это вообще. Но вот это предчувствие, оно там в воздухе, и от этого тревожность.
ЯСИНА: И там тоже разновозрастные детишки?
ХАДЕЕВА: Конечно, да.
ЯСИНА: А кто воспитатели в приютах?
ХАДЕЕВА: Ну, воспитатель у нас – это кто? Человек с педагогическим образованием. А там уже конкретно иди по областям да смотри: кто согласился на 3600 пойти на зарплату, тот и воспитатель.
ЯСИНА: Совсем грустно, Маша. Уж давай какой-нибудь луч света пусти в темное царство.
ХАДЕЕВА: Луч света?
ЯСИНА: Мы же рисуем идеальную картину, в конце концов.
ХАДЕЕВА: Ну, луч света – это сами дети на самом деле. Я считаю, что в них будущее, я в них очень верю. Я считаю, что среди них очень много открытых, способных, среди них много добрых, много умных. Они в силу своей вот этой деформации, которая у них произошла в семье, часто очень глубоко и очень тонко чувствуют. От этого невероятно щемит.
ЯСИНА: Они ранимые?
ХАДЕЕВА: Они ранимые, и они в чем-то младше своего возраста, а в чем-то намного старше, потому что они могут рассказать любому из нас столько, сколько не дай бог пережить. Я очень верю в то, что такая вот личная, персональная работа с ними способна изменить их, дать им немножко вытянуться, перерасти ту среду, в которой они есть. Я считаю, что если показать им мир, и что есть что-то другое – это даст им какой-то шанс, какой-то задел, как-то расширит их внутренние границы и покажет, что может быть так.
ЯСИНА: Маша, а много народу работает у тебя в организации?
ХАДЕЕВА: Ну, нас трое учредителей.
ЯСИНА: Всего?
ХАДЕЕВА: Но у нас довольно много учителей. У нас уже сейчас больше 20 учителей.
ЯСИНА: А ты заинтересована в «РОСТе», в данном случае в собственном? В масштабах?
ХАДЕЕВА: Да, конечно. Я считаю, что «РОСТ» – это абсолютно тиражируемый проект, и в идеале, конечно, мы покроем всю страну.
ЯСИНА: Я искренне тебе желала бы этого, и себе, и нам всем. Потому что звучит то, что ты делаешь, очень оптимистично. Два слова о лагерях, которые вы проводите. На какой базе, где вы работаете, в каких областях?
ХАДЕЕВА: Области разные. Собственно, куда вывозить детей – это не так важно. Как правило, мы ищем дом или какое-то отдельно взятое строение, где мы бы могли с ними заниматься, где мы бы жили. Последний раз мы делали лагерь в самом детском доме, вывозя туда и домашних детей, и собственно детей…
ЯСИНА: Вы их смешиваете?
ХАДЕЕВА: Конечно. У нас вся программа, там участвуют… Я считаю, что это очень важная составляющая, это важно и для нас, и для домашних детей, и для детдомовских.
ЯСИНА: Скажи, а детей из детдома вам отдают под какие-то документы, я не знаю, как это оформляется?
ХАДЕЕВА: Да, каждый раз под документы. Ну, это путевки, это приказы о том, что они отправляются с нами в лагерь.
ЯСИНА: У вас какие-то лицензии для этого есть?
ХАДЕЕВА: Лицензии не должны быть у нас, мы организация, которой не предоставляют лицензии. Лицензии должны быть у принимающей стороны – чтобы там была вода, еда и прочее.
ЯСИНА: Ну, это как лагерь какой-то?
ХАДЕЕВА: Да.
ЯСИНА: Пионерский, как раньше называлось.
ХАДЕЕВА: Да ради бога, что угодно. Главное, чтобы были дети, и главное, чтобы были мы.
ЯСИНА: И всего три человека? Кто твои сотрудники?
ХАДЕЕВА: У нас есть, собственно, директор и мой партнер, с которым мы создавали, это Алексей Сергеевич Свахин; сейчас мы взяли администратора, у нас чудесная девушка Вика работает, очень нам помогает.
ЯСИНА: А твой Алексей Сергеевич, он кто по профессии? Он педагог?
ХАДЕЕВА: Нет, вообще он закончил физтех. Поэтому он просто… Мне кажется, там ума палата, как и у всех людей, которые данное заведение закончили. Вообще он довольно давно работает с детскими проектами, он занимался проектом «ROOF» американским, который у нас появился образовательный в России, один из первых. И он сотрудничал, собственно, с «Большой переменой». У него достаточно большой опыт, он и с Фондом Сороса работал. Все, что касается детских проектов…
ЯСИНА: Все, что ты говоришь – Америка, Фонд Сороса – это все так немодно сейчас…
ХАДЕЕВА: Прости, дорогая.
ЯСИНА: …Так ужасно. Впрочем, твой «Citibank» – это тоже какой-то американский агент. Кошмарное просто влияние.
ХАДЕЕВА: Я сейчас выйду – меня должны закидать помидорами, я так понимаю.
ЯСИНА: Ну конечно, тебя должен уже там просто ОМОН ждать, на выходе. И забрать тебя в СИЗО.
ХАДЕЕВА: Великолепная перспектива. Вот и ходи на программы к друзьям.
ЯСИНА: Не говори. Маша, я пытаюсь шутить, хотя, конечно, меня пугает то, что мы отрицаем сейчас, как страна, любое влияние, которое скорее позитивное, конечно, чем негативное. И даже те проекты, о которых ты говоришь, они просто давали бы надежду тем детям, которые живут в детских домах. Даже если мы не в состоянии обеспечить им семью, мы можем дать им будущее, и мы должны к этому стремиться просто всей страной, как бы научить нашу власть слушать таких, как ты – маленьких девочек с большим умом.
Источник ФИНАМ ФМ
